Балакирев Милий Алексеевич |
||||
| Биография | Сочинения | Статьи о Балакиреве | Балакиревский проект | Балакиревцы |
«Балакирев Милий Алексеевич в Праге»
В утро после спектакля Милий проснулся поздно с тяжелой от речей и возлияний головой. Он зажег свет (несмотря на поздний час, в комнате было темно, и в окно глядело слякотное утро) и развернул сырые, пахнувшие краской газеты. Он уже научился разбираться в них, хотя и не без труда, и стал читать рецензии о спектакле. Отзывы были хвалебные: "Народны Листы" приветствовали Национальный театр (Дивадло) за постановку на своем явище (сцене) "Руслана". Волшебная спевогра (опера) Глинки была принята вчера самым блестящим образом. Нам выпало на долю почтить память одного из величайших славянских гениев, складателя Глинку... Исполнение под управлением капельника г. Балакирева было превосходное. Это была важная дата в истории славянской гудьбы (музыки)..." В общем статья была неглупая и верная. Она отмечала, что Глинка первый попытался выразить в музыке дух славянский ("читай русский", проворчал Милий). В великую душу Глинки проникло твердое убеждение, что славянскому народу, хранящему в недрах своих много неведомых сокровищ, предназначено однажды стать выше всех музыкальных народов. Так же восторженны были и другие отзывы. Одна газета удивлялась, что театр был не полон. "Где же наше мещанство?" (буржуазия), — возмущалась она. "Где мещанство? Повсюду!" — бормотал Балакирев, употребляя это слово в русском смысле. Он все же был приятно изумлен, так как из бесед с местными критиками он вынес впечатление, что все это дрянь, сапожники, слушающие музыку не ушами, а через немецкие рупоры: нет ли чего, что не "классиш" и не согласно с их колбасными теориями? "Ага, любезные, боитесь идти против публики!" — подумал он, но был не прав: критиками руководил не страх, а патриотизм. Дело шло о демонстрации славянского единства, и приходилось хвалить эту варварскую "монгольскую гудьбу". Доклад подготовила Ратникова Дарья,
4 класс, Москва 2012 |
Милий Алексеевич раскрыл окно и вдохнул сырой и холодный пражский воздух. За окном была промозглая мгла, но в душе у него был праздник, и, как птицы, пели в ней слова глинкинских арий. Ona mi zist, ona mi radost, — запел он почему-то по-чешски слова романса Ратмира. Он мог быть доволен собой! В две недели он разучил оперу с незнакомым хором и оркестром, с исполнителями, не всегда подходящими к партиям, и вдобавок без знания чешского языка. Он чувствовал, что вырос, что стал "вполне дирижером" и приобрел важный опыт за эти недели. Поставить "Руслана", это ведь не то, что продирижировать каким-нибудь "Mefisto Walzer"! Ax, если бы ему поставить его довелось в России! Если бы, узнав, что оперу в Праге давали неоскопленной, без урезок, Лядов переборол свою лень и восстановил безбожные купюры. Да нет, ничто не проймет толстую кожу этого носорога! Правда, и ему самому в Праге пришлось сделать кое-какие сокращения, например, выпустить целиком танцы третьего акта. Но ведь это далеко не лучшее место в опере. Зато ему удалось исполнить то, что пропускали в Петербурге - интродукцию и финал пятого акта, а также всю первую картину его, Des-dur'ный романс Ратмира, речитатив a-moll и хор в восточном духе. Гениальную "Лезгинку" сыграл он с подлинным глинкинским, а не лядовским окончанием. Еще два спектакля прошли с "успехом почтения". Третий же, бенефис в его пользу, которым заменили не состоявшиеся бенефисные концерты, дал сбор очень небольшой, и Милию пришлось для того, чтобы уехать, занять сто гульденов на дорогу у своего купца-русофила. Но он уезжал в хорошем, приподнятом настроении. Начало было положено: после глинкинских, мало удачных концертов в Париже это была первая попытка пропаганды в Европе русской музыки. Когда-нибудь, когда эта музыка покорит мир, его заслуга не забудется! |